Тело у нее было тонкое, хрупкое, но мускулы удивляли своей рельефностью, и нежная кожа составляла им удивительный контраст. Он покрывал ее кожу легкими поцелуями, а сам в это время прикидывал, как устранить все барьеры на пути к полному обладанию. Кейд просунул пальцы под бретели ее лифчика, едва касаясь, погладил упругую плоть. Затем расстегнул лифчик и отбросил его в сторону. Она хотела было помешать, оттолкнуть его, прежде чем он увлечет ее с собой по ту сторону барьера, который она поклялась никогда не переходить, но он изо всей силы, почти грубо, впился в ее рот поцелуем. Что-то стихийное возникло в теле, безумное предощущение, что-то жаждало вырваться на волю, и это что-то было сильнее ее. Мощная, неуемная судорога потрясла все тело. Она даже устыдилась ее силы.
Кейд сорвал с себя рубашку. Она с трудом различала его лицо. Дыхание ее стало частым, неровным, сбивчивым. Она протянула ему руки, и он скользнул в ее объятия. Его рот требовал, руки мяли, сжимали, поглаживали. А она ухватилась за столбики кровати, совершенно так, как он представлял себе раньше, в мечтах. Темное желание накатывало волнами, захлестывало ее с головой. Из горла у нее вырвалось рыдание, и затем наступило долгое, безумное освобождение.
Последний отблеск дня скользнул по ее лицу. Волосы Тори разметались на подушке, щеки пылали. «Вот такую, как сейчас, я запомню ее навсегда», – пронеслось у него в голове. «И она тоже запомнит», – поклялся себе Кейд.
– Открой глаза, Тори, посмотри на меня.
Когда ресницы ее затрепетали, он, сдерживая последний порыв, поцеловал ее долго, крепко. Напряжение все нарастало. Она снова была во власти ожидания. Ее пожирало пламя.
– Кейд, – едва слышно сказала она.
– Повтори.
Ей хотелось зарыдать. Закричать…
– Кейд.
– Еще раз.
И он вошел в нее. В мозгу у нее вспыхнули тысячи огней. И она задвигалась в такт, поглотив его, наслаждаясь каждым мгновением, пока все они не слились в одну потрясающую бесконечную череду. Ритм все учащался, она с жадностью впивала взглядом ярко-синий цвет его глаз.
– Останься.
И он потерял себя, он весь растворился в ней. И замер, уткнувшись лицом в ее волосы.
Нет, еще никогда и никто не покорял ее так. Никогда она не отдавалась всецело, без остатка. Наверное, это должно бы встревожить ее, но сейчас она не могла думать ни о чем.
В комнате воцарились сумерки. За многие-многие месяцы она впервые испытала полнейшее расслабление – и телом, и душой, и сознанием. Она даже не помнила, когда такое с ней случалось.
– Мне кажется, что мы все-таки отпраздновали, – пробормотала она и подумала, не будет ли с ее стороны свинством сейчас заснуть.
– Ну, отныне нам представится для празднований много поводов, а я мечтал очутиться в этой постели с тобой с того самого момента, как я ее сюда приволок.
– Знаю, ты не очень-то скрывал свои намерения. Но гораздо лучше, чем мне этого хотелось.
И он вспомнил, как представлял себе этот первый раз – с музыкой, при свете канделябров…
– Мы прекрасно без этого обошлись, – сонно сказала Тори.
– Без чего?
– Без музыки и канделябров…
И она широко раскрыла глаза, сон как рукой сняло.
– Извини, извини… Я не хотела.
– Прочитать мои мысли?
– Пожалуйста, прости.
Он вскочил, сел на кровати и приподнял Тори так, что оказался лицом к ее лицу.
– А тебе не приходило в голову, что мужчина не имеет ничего против, когда женщина читает его мысли?
– Но такое вторжение в личные мысли непростительно.
– Неужели?
И, к ее изумлению, он откинулся на кровать, повалив Тори себе на грудь.
– Сдается мне, что пять минут назад мы с большим успехом вторглись не только в круг личных чувств друг друга, а кое-куда и поглубже. Так что можешь опять заглянуть в глубину моих мыслей.
– Не понимаю.
– Интересно, что ты на этот раз там найдешь.
– Я не читаю мысли других людей. Это случайность. Это произошло потому, что между нами был такой тесный физический контакт.
– С этим не спорю.
– И когда я сказала насчет музыки и свечей, я почти засыпала. Так оно и получается. В сознание вдруг как бы вплывает образ, очень четкий. Я видела, как мы стоим у кровати, слышала музыку и видела горящие свечи.
Кейд выглядел таким довольным. Совсем не разозлился.
– Тебе всегда что-нибудь чудится?
– Нет-нет. Мне вовсе не хочется бесцеремонно проникать в чужие мысли. Я себе этого не позволяю. И это дается легко, если я не очень устала.
– Тогда в следующий раз, когда ты будешь засыпать, я постараюсь не думать о Мег Райан.
– Мег… – Тори села на постели, машинально прикрыв грудь рукой. – Мег Райан…
– Да, она такая полненькая, сексуальная. Мой любимый тип женщины. И я постараюсь представить тебя блондинкой. Это мне сильно поможет в следующий раз.
– Вот уж не собираюсь возбуждать твои сексуальные фантазии о голливудских актрисах.
Тори хотела было встать и вдруг опять откинулась навзничь, а он в одно мгновение оказался наверху.
– Ну, дорогая моя, поспособствуй мне хоть разочек.
– Нет. – Она не сдержалась и хихикнула.
Кейд легонько куснул Тори в плечо.
– Ты и так меня уже возбудила.
– Отстань! – Она попыталась вырваться, без особого, правда, энтузиазма.
– Не могу. – И он стал осыпать ее лицо поцелуями. – Ну засмейся еще, у тебя такой сексуальный смешок.
– Нет!
И она рассмеялась, но смех ее внезапно оборвался. Они снова слились в одно, и Тори целиком отдалась своим чувствам.
А потом они ели жаркое, присланное Лайлой, запивая его вином. И снова поднялись в спальню и занялись любовью с нетерпением и пылкостью юных влюбленных. Они никак не могли насытиться друг другом, и, когда взошла луна, ее серебристый свет омывал их слившиеся воедино тела. Потом они заснули, а в открытые окна веял легкий ветерок, пронизанный запахом болотной зелени.
…«Он возвращается».
Хоуп сидела на крыльце Дома на болоте. При ее жизни этого крыльца еще не было. Она принялась подкидывать и ловить маленький красный шарик.
Тори снова было восемь лет, худое личико выражало тревогу, ноги были в ссадинах, ушибах и следах от ремня.
«Ему нравится причинять боль девочкам… Он от этого чувствует себя взрослым и сильным».
– Он причинил боль и другим, не только тебе.
– Да, не только мне, – согласилась Хоуп. – Ты уже знаешь. И ты всегда знала. Как в тот раз, когда увидела рисунок того маленького мальчика.
– Но у меня больше так не получается. – В груди Тори гулко начало стучать сердце. – И я не хочу больше так уметь.
– Но ты приехала, – просто ответила Хоуп. – Только будь осторожна… Или ты тоже распрощаешься со всеми.
– Скажи, кто он, Хоуп. Скажи, где его искать.
– Не могу. – И она устремила на Тори ясный взгляд. – Ты должна найти его сама. Будь осторожна…
Тори широко распахнула глаза. Сердце бешено колотилось о ребра, одна рука крепко сжалась в кулак. Так крепко, словно она боялась, что из нее может выкатиться маленький красный шарик, но, когда она расправила затекшие пальцы, ладонь была пуста.
За окном стояла ночь. Ветерок утих, и воздух был неподвижен. В нем чувствовалась настороженность, глухо ухала сова, пронзительно стрекотали сверчки. Тори слышала ровное дыхание спящего Кейда. Во сне она отодвинулась от него как можно дальше. «Во сне нет близости», – подумала она.
Когда мозг так уязвим, как у нее, нельзя спать, уютно устроившись рядом. Она осторожно соскользнула с кровати, на цыпочках прошла в кухню, отвернула кран и, когда вода стала холодной, наполнила стакан.
Сновидение вызвало у нее страшную жажду и напомнило, почему ей не следует спать с Кинкейдом Лэвеллом.
Его сестра мертва, и если она не виновата в ее смерти, то эта смерть накладывает на нее, на Тори, определенные обязательства. Она и прежде ощущала бремя долга, но шла своей дорогой. На этом пути она познала и величайшую радость, и сокрушительное горе. Тогда она спала с другим мужчиной, которому отдалась по беззаботной и невинной любви.
И когда она потеряла его, то поклялась, что больше не повторит прежних ошибок. И что же? Все повторяется. Она снова навлекает на себя ту, прежнюю, боль.
Да, Кейд из тех мужчин, в которых женщины влюбляются. Она и сама могла бы в него влюбиться. И так, что эта любовь окрасит каждую мысль, все поступки и чувства. И в ярком экстазе радости, и в серых потемках отчаяния.
Так что продолжения быть не должно. Любовь – это безрассудство и опасность. Любовь подстерегает ревнивое, завистливое око судьбы, только и ждущее, чтобы отнять любовь навсегда.
